Л. Н. Толстому - 13 мая 1859. Петербург
13 мая 1859 года.
Давно я собирался, граф Лев Николаевич, сказать Вам душевное
спасибо за ласковое слово об Обломове, адресованное ко мне
рикошетом через письмо Александра Васильевича. Но, поверите ли,
едва выискал свободные полчаса, и то ночью, написать эти строки,
чтобы вместе и проститься перед отъездом за границу. Слову
Вашему о моем романе я тем более придаю цену, что знаю, как Вы
строги, иногда даже капризно взыскательны в деле литературного
вкуса и суда. Ваше воззрение на искусство имеет в себе что-то
новое, оригинальное, иногда даже пугающее своей смелостию; если
не во всем можно согласиться с Вами, то нельзя не признать
самостоятельной силы. Словом, угодить на Вас нелегко, и тем мне
приятнее было приобрести в Вас доброжелателя новому моему труду.
Еще бы приятнее мне было, если б Вы не рикошетом, а прямо
сказали и о моих промахах, о том, что подействовало невыгодно.
Особенно полезно бы было мне это теперь, когда я желал бы
попробовать еще раз перо свое над одной давно задуманной штукой.
И если время, расположение духа и разные обстоятельства
позволят, я и попробую. Я желал бы указания не на случайные
какие-нибудь промахи, ошибки, которые уже случились и,
следовательно, неисправимы, а указания каких-нибудь постоянных
дурных свойств, сторон, замашек, аллюр и т. п. моего авторства,
- чтобы (если буду писать) остеречься от них. Ибо, как ни опытен
автор (а я признаю за собой это одно качество, то есть некоторую
опытность), а всё же ему одному не оглядеть и не осудить кругом
и с полнотой самого себя. Но, может быть, такое домогательство с
моей стороны превышает меру Вашего доброго ко мне расположения,
и потому я позволяю себе только выразить это желание, а
домогаться не решаюсь.
Еду я 22-го мая, то есть через неделю с небольшим, и сам вижу,
как с каждым днем розовая перспектива поездки всё бледнеет.
Война, затруднение с переводом денег, неизвестность, что будет,
- всё это отравляет путешествие, но еду, потому что давно
задумал ехать, а я, между прочим, бываю иногда упорен, чуть ли
не как Тарас Скотинин, - что задумаю, то, кряхтя и охая, и несу,
как тяжкий крест, хотя бывает иногда нужно только шевельнуть
пальцем, чтоб сбросить его с себя. Притом оставаться здесь еще
летом - наказание, которого никому не желаю испытать. Если это
письмо застанет у Вас Александра Васильевича, поклонитесь ему.
Если бы Вы вздумали сказать мне слово в ответ, то я только до
пятницы (22 мая) проживу здесь. Дня через три надеюсь, несмотря
на все хлопоты, прочесть начало Вашего романа, о котором мне уже
говорили с нескольких сторон. Но жаль, что не узнаю долго
продолжения.
Прощайте, Лев Николаевич, желаю доброго здоровья и скорого по
возможности свидания с Вами здесь. Искренно преданный
И. Гончаров.
Живу я на Моховой улице, в доме Устинова.
|