Роман "Обломов" и его сравнение с другими произведениями
Гончарова
Реферат
1. Что такое обломовщина
2. Характер Обломова и способы его
художественного воспроизведения
3. Сравнение романов «Обломов» и
«Обыкновенная история» (собственное мнение)
Скачать весь реферат
Автор: Аверина Оксана
Что такое обломовщина
Уменье охватывать полный образ предмета, отчеканить, изваять
его – заключается сильнейшая сторона таланта Гончарова. И ею он
особенно отличается среди современных русских писателей. Из нее
легко объясняются все остальные свойства его таланта. У него
есть изумительная способность – во всякий данный момент
остановить летучее явление жизни, во всей его полноте и
свежести, и держать его перед собою до тех пор, пока оно не
сделается полной принадлежностью художника. На всех нас падает
светлый луч жизни, но он у нас подчас же и исчезает, едва
коснувшись нашего сознания. И за ним идут другие лучи, от других
предметов, и опять столь же быстро исчезают, почти не оставляя
следа. Так проходит жизнь, скользя по поверхности нашего
сознания. Не то у художника; он умеет уловить в каждом предмете
что-нибудь близкое и родственное своей душе, умеет остановиться
на том моменте, который чем-нибудь особенно поразил его. Смотря
по свойству поэтического таланта и по степени его выработанности,
сфера, доступная художнику, может суживаться или расширяться,
впечатления могут быть живее или глубже, выражение их –
страстнее или спокойнее. Нередко сочувствие поэта привлекается
каким-нибудь одним качеством предметов; и это качество он
старается взывать и отыскивать всюду, в возможно полном живом
его выражении поставляет свою главную задачу, на него по
преимуществу тратит свою художественную силу. Так являются
художники, сливающие внутренний мир души своей с миром внешних
явлений и видящие все жизнь и природу призмою господствующего в
них самих настроения. Так, у одних все подчиняется чувству
пластической красоты, у других по преимуществу рисуются нежные и
симпатичные черты, у иных во всяком образе, во всяком описании
отражаются гуманные и социальные стремления, и так далее. Ни
одна из таких сторон не выдается особенное у Гончарова. У него
есть другое свойство! Спокойствие и полнота поэтического
миросозерцания. Он ничем не увлекается исключительно или
увлекается веем одинаково. Он не поражается одной стороною
предмета, одним моментом события, а вертит предмет со всех
сторон, выжидает совершения всех моментов явления и тогда уже
приступает к их художественной переработке. Следствием этого
является, конечно, художнике более спокойное и беспристрастное
отношение к изображенным предметам, большая отчетливость в
очертании даже мелочных подробностей и ровная доля внимания ко
всем частностям рассказа.
Вот отчего некоторым кажется роман Гончарова «Обломов»
растянутым. Он, если хотите, действительно растянут. В первой
части Обломов лежит на диване; во второй – ездит к Ильинским и
влюбляется в Ольгу, а она – в него; в третьей он видит, что
ошиблась в Обломове, и они расходятся; в четвертой она выходит
замуж за друга его Штольца, а он женится на хозяйке того дома,
где нанимает квартиру. Вот и все. Никаких внешних событий,
никаких препятствий (кроме разве разведения моста через Неву,
прекратившего свидания Ольги с Обломовым), никаких посторонних
обстоятельств не вмешивается в роман. Лень и апатия Обломова –
единственная пружина действия во всей его истории. Как же это
можно было растянуть на четыре части? Попадись эта тема другому
автору, тот бы ее обделал иначе: написал бы страничек пятьдесят,
легких, забавных, сочинил бы милый фарс, осмеял бы своего
ленивца, восхитился бы Ольгой и Штольцем, да на том бы и
покончил. Рассказ никак бы не был скучен, хотя и не имел бы
особенного художественного значения. Гончаров принялся за дело
иначе. Он не хотел отстать от явления, на которое однажды бросил
свой взгляд, не проследивши его до конца, не отыскавши его
причин, не понявши связи его со всеми окружающими явлениями. Он
хотел добиться того, чтобы случайный образ, мелькнувший перед
ним, возвести в тип, придать ему родовое и постоянное значение.
Поэтому во всем, что касалось Обломова, не было для него вещей
пустых и ничтожных. Всем занялся он с любовью, все очертил
подробно и отчетливо. Не только те комнаты, в которых жил
Обломов, но и тот дом, в каком он только мечтал жить; не только
халат, но и серый сюртук и щетинистые бакенбарды слуги его
Захара; не только писание письма Обломовым, но и качество бумаги
и чернил в письме старосты к нему – все приведено и изображено с
полной отчетливостью и рельефностью. Автор не может пройти
мимоходом даже какого-нибудь барона фон Лангвагена, не играющего
никакой роли в романе; и о бароне напишет он целую прекрасную
страницу, и написал бы две и четыре, если бы не успел исчерпать
его на одной. Это, если хотите, вредит быстроте действия,
утомляет безучастного читателя, требующего чтоб его неудержимо
развлекали сильными ощущениями. Но тем не менее в таланте
Гончарова – это драгоценное свойство, чрезвычайно много
помогающее художественности его изображений. Начиная читать его,
находишь, что многие вещи как будто не оправдываются строгой
необходимостью, как будто не соображены с вечными требованиями
искусства. Но вскоре начинаешь сживаться с тем миром, который он
изображает, невольно признаешь законченность и естественность
тех выводимых им явлений, сам становишься в положение
действующих лиц и как-то чувствуешь, что на их месте и в их
положении иначе и нельзя, да как будто и не должно действовать.
В чем заключаются главные черты обломовского характера? В
совершенной инертности, происходящей от его апатии ко всему, что
делается на свете. Причина же апатии заключается отчасти в его
внешнем положении, отчасти же в образе его умственного и
нравственного развития. По внешнему своему положению – он барин;
«у него есть Захар и еще триста Захаров», по выражению автора. С
малых лет Обломов привыкает быть байбаком благодаря тому, что у
него и подать и сделать – есть кому; тут уж даже и против воли
нередко он бездельничает и сибарствует.
Такое воспитание вовсе не составляет чего-нибудь
исключительного, странного в нашем образованном обществе. Не
везде, конечно, Захарка натягивает чулки барчонку, и т.п. Но не
нужно забывать, что подобная льгота дается Захарке по особому
снисхождению или вследствие высших педагогических соображений и
вовсе не находится в гармонии с общим ходом домашних дел.
Барчонок, пожалуй, и сам оденется; но он знает, что это для него
вроде милого развлечения, прихоти, а в сущности он вовсе не
обязан этого делать сам. Да и вообще ему самому нет надобности
что-нибудь делать. Из чего ему биться? Некому, что ли, подать и
сделать для него все, что ему нужно?.. Поэтому он себя над
работой убивать не станет, что бы ему не толковали о
необходимости и святости труда: он с малых лет видит в своем
доме, что все домашние работы исполняются лакеями и служанками,
а папенька и маменька только распоряжаются да бранятся за дурное
исполнение. И вот у него уже готово первое понятие – что сидеть
сложа руки почетнее, нежели суетиться с работою… В этом
направлении идет и все дальнейшее развитие.
Понятно, какое действие производится таким положением ребенка на
все его нравственное и умственное образование. Внутренние силы
«никнут и увядают» оп необходимости. Если мальчик и пытает их
иногда в капризах и в заносчивых требованиях исполнения другими
его приказаний. А известно, как удовлетворенные капризы
развивают бесхарактерность и как заносчивость несовместна с
уменьем серьезно поддерживать свое достоинство. Привыкая
предъявлять бестолковые требования, мальчик скоро теряет меру
возможности и удобоисполнимости своих желаний, лишается всякого
уменья соображать средства с целями и потому становится в тупик
при первом препятствии, для отстранении которого нужно
употребить собственное усилие. Когда он вырастает, он делается
Обломовым, с большей или меньшей долей его апатичности,
бесхарактерности, под более или менее искусной маской, но всегда
с одним неизменным качеством отвращением от серьезной и
самобытной деятельности.
Много помогает тут и умственное развитие Обломовых, тоже
разумеется, направляемое их внешним положением. Как в первый раз
они взглянут на жизнь навыворот, - так уж потом до конца дней
своих и не могут достигнуть разумного понимания своих отношений
к миру и к людям. Им потом и растолкуют многое, они и поймут
кое-что, но с детства укоренившееся воззрение все-таки
удерживается где-нибудь в уголку и беспрестанно выглядывает
оттуда, мешая всем новым понятиям и не допуская их уложиться на
дно души. И делается в голове какой-то хаос: иной раз человеку и
решимость придет сделать что-нибудь, да не знает он, что ему
начать, куда обратиться... И не мудрено: нормальный человек
всегда хочет только того, что может сделать; зато он немедленно
и делает все, что захочет… А Обломов… он не привык делать
что-нибудь, следовательно, не может хорошенько определить, что
он может сделать и чего нет, - следовательно, не может и
серьезно, деятельно захотеть чего-нибудь… Его желания являются
только в форме: «а хорошо бы, если бы вот это сделать»; но как
это может сделаться, - он не знает. Оттого он любит помечтать и
ужасно боится того момента, когда мечтания придут в
соприкосновение с действительность. Тут он старается взвалить
дело на кого-нибудь другого, а если нет никого, то на авось…
Ясно, что Обломов не тупая, апатическая натура, без стремлений и
чувств, а человек, тоже чего-то ищущий в своей жизни, о чем-то
думающий. Но гнусная привычка получать удовлетворение своих
желаний не от собственных усилий, а от других – развила в нем
апатическую неподвижность и повергла его в жалкое состояние
нравственного рабства. Рабство это так переплетается с барством
Обломова, так они взаимно проникают друг в друга и одно другим
обуславливаются, что, кажется нет ни малейшей возможности
провести между ними какую-нибудь границу.
Это нравственное рабство Обломова составляет едва ли не самую
любопытную сторону его личности и все его истории… Но как мог
дойти до рабства человек с таким независимым положением, как
Илья Ильич? Кажется, кому бы и наслаждаться свободой, как не
ему? Не служит, не связан с обществом, имеет обеспеченное
состояние… Он сам хвалится тем, то не чувствует надобности
кланяться, просить, унижаться, что он не подобен «другим»,
которые работают без устали, бегают, суетятся, - а не
поработают, так и не поедят… Он внушает к себе благоговейную
любовь доброй вдовы Пшенициной именно тем, что он барин, что он
сияет и блещет, что он и ходит и говорит так вольно и
независимо, что он «не пишет беспрестанно бумаг, не трясется от
страха, что опоздает на должность, не глядит на всякого так, как
будто просит оседлать его и поехать, а глядит на всех и на все
так смело и свободно, как будто требует покорности себе». И,
однако же, вся жизнь этого барина убита тем, что он постоянно
остается рабом чужой воли и никогда не возвышается до того,
чтобы проявить какую-нибудь самобытность. Он раб каждой женщины,
каждого встречного, раб каждого мошенника, который захочет взять
над ним волю. Он раб своего крепостного Захара, и трудно решить,
который из них более подчиняется власти другого. По крайней мере
– чего Захар не захочет, того Илья Ильич не может заставить его
сделать, а чего захочет Захар, то сделает и против воли барина,
и барин покорится… Оно так и следует: Захар все-таки умеет
сделать хоть что-нибудь, а Обломов ровно ничего не может и не
умеет. Нечего уже и говорить о Тараньтьеве и Иване Матвеиче,
которые делают с Обломовым что хотят, несмотря на то, что сами и
по умственному развитию и по нравственным качествам гораздо ниже
его… Отчего же это? Да все от того, что Обломов, как барин, не
хочет и не умеет работать и не понимает настоящих отношений
своих ко всему окружающему. Он не прочь от деятельности – до тех
пор, пока она имеет вид призрака и далека от реального
осуществления: так, он создает план устройства имения и очень
усердно занимается им, - только, «подробности сметы и цифры»
пугают его и постоянно отбрасываются им в сторону, потому что
где ему с ними возиться?..
Обломов, разумеется, не мог осмыслить соей жизни и потому тяготился и скучал от всего, что ему приходилось делать. Он не был тем человеком, который получал удовольствие от выпивки и игры в texas hold em покер с друзьями, которые усложняли его заботы. Служил он – и не мог понять, зачем эти бумаги пишутся; не понявши же, ничего лучше не нашел, как выйти в отставку и ничего не писать. Учился он – и не знал, к чему может послужить ему наука; не узнавши этого, он решился сложить книги в угол и равнодушно смотреть, как их покрывает пыль. Выезжал он в общество и не умел себе объяснить, зачем люди в гости ходят; не объяснивши, он бросил все свои знакомства и стал по целым дням лежать у себя на диване. Сходился он с женщинами, но подумал: однако, чего же от них ожидать и добиваться? Подумавши же, не решил вопроса и стал избегать женщин… Все ему наскучило и опостылело, и он лежал на боку, с полным, сознательным презрением к «муравьиной работе людей», убивающихся и суетящихся Бог весть из-за чего…
Обломов не есть существо, от природы совершенно лишенное
способности произвольного движения. Его лень и апатия есть
создание воспитания и окружающих обстоятельств. Главное здесь не
Обломов, а обломовщина. Он бы, может быть, стал даже и работать.
Если бы нашел дело по себе; но для этого, конечно, ему надо было
развиться несколько под другими условиями, нежели под какими он
развился. В нестоящем же своем положении он не мог нигде найти
себе дела по душе, потому что вообще не понимал смысла жизни и
не мог дойти до разумного воззрения на свои отношения к другим.
Здесь-то он и подает нам повод к сравнению с прежними типами
лучших наших писателей. Давно уже замечено, что все герои
замечательнейших русских повестей и романов страдают от того,
что не видят цели в жизни и не находят себе приличной
деятельности. Вследствие того они чувствуют скуку и отвращение
от всякого дела, в чем представляют разительное сходство с
Обломовым. В самом деле, - раскройте, например, «Онегина»,
«Героя нашего времени», «Кто виноват?», «Рудина», или «Лишнего
человека», или «Гамлета Щигровского уезда», - в каждом из них вы
найдете черты, почти буквально сходные с чертами Обломова.
Онегин, как Обломов, оставляет общество, затем, что его:
Измены утомить успели
Друзья и дружба надоели.
И вот он занялся писаньем:
Отступник бурных наслаждений,
Онегин дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать, но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его…
На этом поприще подвизился и Рудин, который любил читать
избранным «первые страницы предполагаемых статей и сочинений
своих». Тентетников тоже много лет занимался «колоссальным
сочинением, долженствовавшим обнять всю Россию со всех точек
зрения», но и у него «предприятие большое ограничивалось одним
обдумываньем: изгрызлось перо, являлись на бумаге рисунки, и
потом все это отодвигалось в сторону». Илья Ильич не отстал в
этом от своих собратий: он тоже писал и переводил, - Сэя даже
переводил. «Где же твои работы, твои переводы?» - спрашивает его
потом Штольц. «Не знаю, Захар куда-то дел; в углу, должно быть,
лежат», - отвечает Обломов. Выходит, что Илья Ильич даже больше,
может быть сделал, чем другие, принимавшиеся за дело с такой же
твердой решимость, как и он… А принимались за это дело почти все
братцы обломовской семьи, несмотря на разницу своих положений и
умственного развития. Печорин только смотрел свысока на
«поставщиков повестей и сочинителей мещанских драм»; впрочем, и
он писал свои записки. Что касается Бельтова, то он, наверное,
сочинял что-нибудь, да еще, кроме того, артистом был, ходил в
Эмитаж и сидел за мольбертом, обдумывал большую картину встречи
Бирона, едущего из Сибири, с Минихом, едущим в Сибирь. Что из
всего этого вышло, известно читателям… Во всей семье та же
обломовщина…
Общее у всех этих людей то, что в жизни нет им дела, которое бы
для них было жизненной необходимостью, сердечной святыней,
религией, которое бы органически срослось с ними, так что отнять
его у них значило бы лишить их жизни. Все у них внешнее, ничего
не имеет корня в их натуре. Они, пожалуй, и делают что-то такое,
когда принуждает внешняя необходимость, так, как Обломов ездил в
гости, куда тащил его Штольц, покупал ноты и книги для Ольги,
читал то, что она заставляла его читать. Но душа их не лежит к
тому делу, которое наложено на них случаем. Если бы каждому из
них даром предложили все внешние выгоды, какие им доставляются
их работой, они бы с радостью отказались бы от своего дела.
Читать далее>>
|
