• Иван Гончаров.ру
  • Произведения
  • Публицистика
  • Стихи Гончарова
  • Письма Гончарова
  • Критика
  • Рефераты
  • Ссылки
  • 

     

    Обрыв - Гончаров И.А.

    Роман в пяти частях

    (1869)

    Навигация по роману "Обрыв":

    Часть первая:
    Часть вторая:
    Часть третья:
    Часть четвертая:
    Часть пятая:
    I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII
    I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII XIX XX XXI XXII
    I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII XIX XX XXI XXII XXIII
    I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV
    I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII XIX XX XXI XXII XXIII XXIV XXV

    Скачать роман "Обрыв" в формате .doc (827КБ)

    VI

    Райский пришел к себе и начал с того, что списал письмо Веры слово в слово в свою программу, как материал для ее характеристики. Потом он погрузился в глубокое раздумье, не о том, что она писала о нем самом: он не обиделся ее строгими отзывами и сравнением его с какой-то влюбчивой Дашенькой. «Что она смыслит в художественной натуре!» — подумал он.

    Его поглотили соображения о том, что письмо это было ответом на его вопрос: рада ли она его отъезду? Ему теперь дела не было, будет ли от этого хорошо Вере или нет, что он уедет, и ему не хотелось уже приносить этой «жертвы».

    Лишь только червь сомнения вполз к нему в душу, им овладел грубый эгоизм: «я» выступило вперед и требовало жертв себе.

    И всё раздумывал он: от кого другое письмо? Он задумчиво ходил целый день, машинально обедал, не говорил с бабушкой и Марфинькой, ушел от ее гостей, не сказавши ни слова, велел Егорке вынести чемодан опять на чердак и ничего не делал.

    С мыслью о письме и сама Вера засияла опять и приняла в его воображении образ какого-то таинственного, могучего, облеченного в красоту зла, и тем еще сильнее и язвительнее казалась эта красота. Он стал чувствовать в себе припадки ревности, перебирал всех, кто был вхож в дом, осведомлялся осторожно у Марфиньки и бабушки, к кому они все пишут и кто пишет к ним.

    — Да кто пишет: ко мне никто, — сказала бабушка, — а к Марфиньке недавно из лавки купец письмо прислал...

    — Это, бабушка, не письмо, а счет за шерсть, за узоры: я забирала у него.

    — А к Верочке купец не присылал? — спросил Райский.

    — И к ней присылал: она для попадьи забирала...

    — Не на синей ли бумаге?

    — Да, на синей: вы почем знаете? Он всё на синей бумаге пишет.

    Он не отвечал. Ему стало было легче.

    «А зачем же прятать его?» — вдруг шевельнулось опять, и опять пошла на целый день грызть забота.

    «Да что мне за дело, черт возьми, ведь не влюблен же я в эту статую!» — думал он, вдруг останавливаясь на дорожке и ворочая одурелыми глазами вокруг.

    «Вон где гнездится змея!» — думал опять, глядя злобно на ее окно с отдувающейся занавеской. — Пойду прочь, а то еще подумает, что занимаюсь ею... дрянь! — ворчал он вслух, а ноги сами направлялись уже к ее крыльцу. Но не хватило духу отворить дверь, и он торопливо вернулся к себе, облокотился на стол локтями и просидел так до вечера.

    «Что я теперь буду делать с романом? — размышлял он. — Хотел закончить, а вот теперь в сторону бросило, и опять не видать конца!»

    Он швырнул тетради в угол.

    Всё прочее вылетело опять из головы: бабушкины гости, Марк, Леонтий, окружающая идиллия — пропали из глаз. Одна Вера стояла на пьедестале, освещаемая блеском солнца и сияющая в мраморном равнодушии, повелительным жестом запрещающая ему приближаться, и он закрывал глаза перед ней, клонил голову и мысленно говорил: «Вера, Вера, пощади меня, смотри, я убит твоей ядовитой красотой: никто никогда не язвил меня...» и т. д.

    То являлась она в полумраке, как настоящая ночь, с звездным блеском, с злой улыбкой, с таинственным, нежным шепотом к кому-то и с насмешливой угрозой ему, блещущая и исчезающая, то трепетная, робкая, то смелая и злая!

    Ночью он не спал, днем ни с кем не говорил, мало ел и даже похудел немного — и всё от таких пустяков, от ничтожного вопроса: от кого письмо?

    Скажи она, вот от такого-то или от такой-то, и кончено дело, он и спокоен. Стало быть, в нем теперь неугомонное, раздраженное любопытство — и больше ничего. Удовлетвори она этому любопытству, тревога и пройдет. В этом и вся тайна.

    — Надо узнать, от кого письмо, во что бы то ни стало, — решил он, — а то меня лихорадка бьет. Только лишь узнаю, так успокоюсь и уеду! — сказал он и пошел к ней тотчас после чаю.

    Ее не было дома. Марина сказала, что барышня надела шляпку, мантилью, взяла зонтик и ушла.

    — Куда?

    — Бог их знает, — отвечала та, — гуляют где-нибудь, ведь они не говорят, куда идут.

    — Никогда?

    — Никогда, и спрашивать не велят: гневаются!

    И за обедом ее не было. Новый ужас.

    — Где Вера? — спросил Райский у бабушки. Бабушка только нахмурилась, но ничего не сказала. Он к Марфиньке.

    — Не знаю, братец. Я видела давеча из окна, что она в деревню пошла.

    — Где же она обедает?

    — Молока у мужиков спросит или после придет, у Марины чего-нибудь спросит поесть.

    — Всё не по-людски! — ворчала про себя бабушка. — Своенравная — в мать! Дались им какие-то нервы! И доктор тоже всё о нервах твердит. «Не трогайте, не перечьте, берегите!» А они от нерв и куролесят!

    — Что же вы не спросите, куда она ходит одна? — спросил Райский.

    — Как можно спросить: прогневаются! — иронически заметила Татьяна Марковна, — на три дня запрутся у себя. Бабушка не смей рта разинуть!

    — Куда ж это она одна?.. — тихо говорил Райский.

    — Она у нас всё одна ходит, — отвечала Марфинька.

    — А ты?

    — Как можно: я боюсь.

    — Чего?

    — Мало ли чего! Змей, лягушек, собак, больших свиней, воров, мертвецов... Арины боюсь.

    — Какой Арины?

    — Дурочка у нас есть.

    — А Вера?

    — Ничего не боится: даже в церковь на ночь заприте ее, и то не боится.

    — А ты бы спросила ее завтра, Марфинька, где она была.

    — Рассердится!

    — Все боятся, прошу покорно!

    На другой день опять она ушла с утра и вернулась вечером. Райский просто не знал, что делать от тоски и неизвестности. Он караулил ее в саду, в поле, ходил по деревне, спрашивал даже у мужиков, не видали ли ее, заглядывал к ним в избы, забыв об уговоре не следить за ней.

    Уж становилось темно, когда он, блуждая между деревьями, вдруг увидел ее пробирающеюся сквозь чащу кустов и деревьев, росших по обрыву. Он весь задрожал и бросился к ней, так что и она вздрогнула и остановилась. — Кто тут? — спросила она.

    — Это... ты... Вера?..

    — Да, я: а что?

    — А тебя по всему дому искали, не знали, куда ты делась!

    — Кто? — нахмурившись, спросила она.

    — Бабушка и Марфинька очень беспокоились...

    — Что это им вздумалось: никогда не беспокоились, а сегодня?.. Вы бы им сказали, что напрасно, что я никого не прошу беспокоиться обо мне.

    — И... я тоже сам...

    — Вы? Покорно благодарю: зачем?

    — Но ведь легко может случиться что-нибудь...

    — Например?

    — Например... беда какая-нибудь: мало ли случаев? Пьяный народ шатается... змеи, воры, собаки, свиньи, мертвецы... — шутливо прибавил Райский, припомнив все страхи Марфиньки, — могут испугать...

    — Вот я только вас испугалась теперь, а там ни воров, ни мертвецов нет...

    Она указала на обрыв.

    — До беды недалеко: иногда так легко погибнуть человеку... — заметил он.

    — Ну, когда я стану погибать, так перед тем попрошу у вас или бабушки позволения! — сказала она и пошла.

    — Гордое творение! — прошептал он.

    — На одну минуту, Вера, — вслух прибавил потом, — я виноват, не возвратил тебе письма к попадье. Вот оно. Всё хотел сам отдать, да тебя не было.

    Она взяла письмо и положила в карман.

    — А то, другое, которое там?.. — ласково, но с дрожью в голосе, спросил он, наклоняясь к ней.

    — Какое то и где там?

    — Другое, синее письмо: в кармане?

    У него сердце замирало, он ждал ответа.

    Она выворотила наизнанку карман.

    — Ах, уж нет! — сказал Райский, — от кого бы оно могло быть?

    — То?.. А от попадьи ко мне, — сказала она, помолчав, — я на него и отвечала.

    — От попадьи! — почти закричал он на весь сад.

    — Да, конечно! — подтвердила она равнодушно и ушла. — От попадьи! — повторил он, и у него гора с плеч свалилась. — А я бился, бился, а ларчик открывался просто! От попадьи. В самом деле: в одном кармане и письмо и ответ на него! Это ясно! Не показывала она мне, тоже понятно: кто покажет чужое письмо, с чужими секретами?.. Разумеется, разумеется! И давно бы сказала: охота мучить! Какой мгновенный переход, однако, от этой глупой тоски, от раздражения к спокойствию! Вот и опять тишина во всем организме, гармония! Боже, какой чудный вечер! Какое блестящее небо, как воздух тепел, как хорошо! Как я здоров и глубоко покоен! Теперь всё узнал, нечего мне больше делать: через два дня уеду!

    — Егор! — закричал он по двору.

    — Чего изволите? — из окна людской спросил голос.

    — Завтра пораньше принеси чемодан с чердака!

    — Слушаю-с.

    Он мгновенно стал здоров, весел, побежал в дом, попросил есть, наговорил бабушке с три короба, рассмешил пять раз Марфиньку и обрадовал бабушку, наевшись за три дня.

    — Ну вот, слава Богу! три дня ходил как убитый, а теперь опять дым коромыслом пошел!.. А что Вера: видел ты ее? — спросила Татьяна Марковна.

    — Письмо от попадьи! — вдруг брякнул Райский.

    — Какое письмо? — сказали обе, Марфинька и бабушка.

    — А то, что на синей бумаге, о котором я недавно спрашивал.

    Он выспался за все три ночи, удивляясь, как просто было подобрать этот ключ, а он бился трое суток! «Да ведь все простые догадки даются с трудом! Вон и Колумб просто открыл Америку...» И остановился, сам дивясь своему сравнению.

    Утром он встал бодрый, веселый, трепещущий силой, негой, надеждами — и отчего всё это? Оттого, что письмо было от попадьи!

    Он проворно сел за свои тетради, набросал свои мучения, сомнения и как они разрешились. У него лились заметки, эскизы, сцены, речи. Он вспомнил о письме Веры, хотел прочесть опять, что она писала о нем к попадье, и схватил снятую им копию с ее письма.

    Он жадно пробегал его, с улыбкой задумался над нельстивым, крупным очерком под пером Веры самого себя, с легким вздохом перечел ту строку, где говорилось, что нет ему надежды на ее нежное чувство, с печалью читал о своей докучливости, но на сердце у него было покойно: тогда как вчера — Боже мой! Какая тревога!

    — Что ж, уеду, — сказал он, — дам ей покой, свободу. Это гордое, непобедимое сердце — и мне делать тут нечего: мы оба друг к другу равнодушны!

    Он опять пробегал рассеянно строки — и вдруг глаза у него раскрылись широко, он побледнел, перечитав:

    «Не видалась ни с кем и не писала ни к кому, даже к тебе...»

    — Ни с кем и ни к кому — подчеркнуто, — шептал он, ворочая глазами вокруг, губы у него дрожали, — тут есть кто-то, с кем она видится, к кому пишет! Боже мой! Письмо на синей бумаге было — не от попадьи!» — сказал он в ужасе.

    Судорога опять прошла внутри его, он лег на диван, хватаясь за голову.

    Читать далее>>

    Скачать роман "Обрыв" в формате .doc (827КБ) 

    Все права защищены, использование материалов без прямой активной ссылки на наш сайт категорически запрещено © 2008—2024