• Иван Гончаров.ру
  • Произведения
  • Публицистика
  • Стихи Гончарова
  • Письма Гончарова
  • Критика
  • Рефераты
  • Ссылки
  •  

    Обрыв - Гончаров И.А.

    Роман в пяти частях

    (1869)

    Навигация по роману "Обрыв":

    Часть первая:
    Часть вторая:
    Часть третья:
    Часть четвертая:
    Часть пятая:
    I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII
    I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII XIX XX XXI XXII
    I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII XIX XX XXI XXII XXIII
    I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV
    I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII XIX XX XXI XXII XXIII XXIV XXV

    Скачать роман "Обрыв" в формате .doc (827КБ)

    XX

    «Вот страсти хотел, — размышлял Райский, — напрашивался на нее, а не знаю, страсть ли это! Я ощупываю себя: есть ли страсть, как будто хочу узнать, целы ли у меня ребра, или нет ли какого-нибудь вывиха? Вон и сердце не стучит! Видно, я сам неспособен испытывать страсть!»

    Между тем Вера не шла у него с ума.

    — Если она не любит меня, как говорит и как видно по всему, то зачем удержала меня? зачем позволила любить? Кокетство, каприз или... Надо бы допытаться... — шептал он.

    Он искал глазами ее в саду и заметил у окна ее комнаты.

    Он подошел к окну.

    — Вера, можно прийти к тебе? — спросил он.

    — Можно, только ненадолго.

    — Вот уж и ненадолго! Лучше бы не предупреждала, а когда нужно — и прогнала бы, — сказал он, войдя и садясь напротив. — Отчего же ненадолго?

    — Оттого, что я скоро уеду на остров. Туда приедет Натали и Иван Иванович, и Николай Иванович...

    — Это священник?

    — Да: он рыбу ловить собирается, а Иван Иванович зайцев стрелять.

    — Вот и я бы пришел.

    Она молчала.

    — Или не надо?

    — Лучше не надо, а то вы расстроите наш кружок. Священник начнет умные вещи говорить, Натали будет дичиться, а Иван Иванович промолчит всё время.

    — Ну, не приду! — сказал он и, положив подбородок на руки, стал смотреть на нее. Она оставалась несколько времени без дела, потом вынула из стола портфель, сняла с шеи маленький ключик и отперла, приготовляясь писать.

    — Что это, не письма ли?

    — Да, две записки, одну в ответ на приглашение Натальи Ивановны. Кучер ждет.

    Она написала несколько слов и запечатала.

    — Послушайте, брат — закричите кого-нибудь в окно.

    Он исполнил ее желание, Марина пришла и получила приказание отдать записку кучеру Василью. Потом Вера сложила руки.

    — А другую записку? — спросил Райский.

    — Еще успею.

    — А! Значит, секрет!

    — Может быть!

    — Долго ли, Вера, у тебя будут секреты от меня?

    — Если будут, так будут всегда.

    — Если б ты знала меня короче — ты бы их все вверила мне, сколько их ни есть...

    — Зачем?

    — Так нужно — я люблю тебя.

    — А мне не нужно...

    — Но ведь это единственный способ отделаться от меня, если я тебе несносен.

    — Нет, с тех пор как вы несколько изменились, я не хочу отделываться от вас.

    — И даже позволила любить себя...

    — Я пробовала запретить — что же вышло?

    — И ты решилась махнуть рукой?

    — Да, оставить вам на волю: думала, лучше пройдет, нежели когда мешаешь. Кажется, так и вышло... Вы же сами учили, что «противоречия только раздражают страсть...»

    — Какая, однако, ты хитрая! — сказал он, глядя на нее лукаво. — А зачем остановила меня, когда я хотел уехать?

    — Не уехали бы: история с чемоданом мне всё рассказала.

    — Так ты думаешь, страсть прошла?

    — Никакой страсти не было: самолюбие, воображение. Вы артист: влюбляетесь во всякую красоту...

    — Пожалуй, в красоту более или менее, но — ты красота красот, всяческая красота! Ты — бездна, в которую меня влечет невольно: голова кружится, сердце замирает — хочется счастья — пожалуй, вместе с гибелью. И в гибели есть какое-то обаяние...

    — Это вы уже всё говорили — и это нехорошо.

    — Отчего нехорошо?

    — Нехорошо!

    — Да почему?

    — Потому что... преувеличенно... следовательно — ложь.

    — А если правда, если я искренен?

    — Еще хуже.

    — Почему?

    — Потому что безнравственно.

    — Вот тебе раз! Вера!.. Помилуй! ты точно бабушка!

    — Да, на этот раз я на ее стороне.

    — Безнравственно!

    — Безнравственно: вы идете по следам Дон Жуана: но ведь и тот гадок...

    — Говори мне, что я гадок, если я гадок, Вера, а не бросай камень в то, чего не понимаешь. Искренний Дон Жуан чист и прекрасен: он гуманный, тонкий артист, тип, chef-d’œuvre между человеками. Таких, конечно, немного. Я уверен, что в байроновском Дон Жуане пропадал художник. Это влечение к всякой видимой красоте, всего более к красоте женщины, как лучшего создания природы, обличает высшие человеческие инстинкты, влечение и к другой красоте, невидимой, к идеалам добра, изящества души, к красоте жизни! Наконец под этими нежными инстинктами у тонких натур кроется потребность всеобъемлющей любви! В толпе, в грязи, в тесноте грубеют эти тонкие инстинкты природы... Во мне есть немного этого чистого огня: и если он не остался до конца чистым, то виноваты... многие... и даже сами женщины...

    — Может быть, брат, я не понимаю Дон Жуана; я готова верить вам... Но зачем вы выражаете страсть ко мне, когда знаете, что я не разделяю ее?

    — Нет, не знаю.

    — Ах, вы всё еще надеетесь! — сказала она с удивлением.

    — Я тебе сказал, что во мне не может умереть надежда, пока я не узнаю, что ты не свободна, любишь кого-нибудь...

    — Хорошо, брат: положим, что я могла бы разделить вашу страсть — тогда что? — Как что? Обоюдное счастье!

    — Вы уверены, что могли бы дать его мне?

    — Я — о Боже, Боже! — с пылающими глазами начал он, — да я всю жизнь отдал бы — мы поехали бы в Италию — ты была бы моей женой...

    Она поглядела на него несколько времени.

    — Сколько раз вы предлагали женщинам такое счастье? — спросила она.

    — Бывали, конечно, встречи, но такого сильного впечатления никогда...

    — Скажите еще: сколько раз говорили вы вот эти самые слова: не каждой ли женщине при каждой встрече?

    — Что ты хочешь сказать этими вопросами, Вера? Может быть, я говорил и многим, но никогда так искренно...

    Она глядела на него, а он на нее.

    — Кто тебя развил так, Вера? — спросил он.

    — Довольно, — перебила она. — Вы высказались в коротких словах. Видите ли, вы дали бы мне счастье на полгода, на год, может быть, больше, словом, до новой встречи, когда красота, новее и сильнее, поразила бы вас и вы увлеклись бы за нею, а я потом — как себе хочу! Сознайтесь, что так?

    — Почему ты знаешь это? Зачем так судишь меня легко? Откуда у тебя эти мысли, как ты узнала ход страстей?

    — Я хода страстей не знаю, но узнала немного вас — вот и всё.

    — Что ж ты узнала и от кого?

    — От вас самих.

    — От меня? Когда?

    — Какая же у вас слабая память! Не вы ли рассказывали, как вас тронула красота Беловодовой и как напрасно вы бились пробудить в ней... луч... или ключ... или... уж не помню, как вы говорили, только очень поэтически...

    — Беловодова! Это — статуя, прекрасная, но холодная и без души. Ее мог бы полюбить разве Пигмалион...

    — А Наташа?

    — Наташа! Разве я тебе говорил о Наташе?

    — Забыли!

    — Наташа была хорошенькая, но бесцветная, робкая натура. Она жила, пока грели лучи солнца, пока любовь обдавала ее теплом, а при первой невзгоде она надломилась и зачахла. Она родилась, чтоб как можно скорее умереть.

    — А о Марфиньке что говорили? Чуть не влюбились!

    — Это всё так, легкие впечатления: на один, на два дня... Всё равно, как бы я любовался картиной... Разве это преступление — почувствовать прелесть красоты, как теплоты солнечных лучей, подчиниться на неделю-другую впечатлению, не давая ему серьезного хода?..

    — А самое сильное впечатление на полгода? Так?

    — Нет, не так. Если б, например, ты разделила мою страсть, мое впечатление упрочилось бы навсегда, мы бы женились... Стало быть — на всю жизнь. Идеал полного счастья у меня неразлучен с идеалом семьи...

    — Послушайте, брат. Вспомните самое сильное из ваших прежних впечатлений и представьте, что та женщина, которая его на вас сделала, была бы теперь вашей женой...

    — Кто тебя развивает, ты вот что скажи? А ты всё уклоняешься от ответа!

    — Да вы сами. Я всё из ваших разговоров почерпаю.

    — Ты прелесть, Вера: ты наслаждение! у тебя столько же красоты в уме, сколько в глазах! Ты вся — поэзия, грация, тончайшее произведение природы! Ты и идея красоты, и воплощение идеи — и не умирать от любви к тебе! Да разве я дерево! Вон Тушин, и тот тает...

    Она сделала движение.

    — Оставим это. Ты меня не любишь, еще немного времени, впечатление мое побледнеет, я уеду, и ты никогда не услышишь обо мне. Дай мне руку, скажи дружески, кто учил тебя, Вера, — кто этот цивилизатор? Не тот ли, что письма пишет на синей бумаге?..

    — Может быть — и он. Прощайте, брат, вы кстати напомнили. Мне надо писать...

    — И вот счастье где: и «возможно» и «близко», а не дается! — говорил он.

    — Вы можете быть по-своему счастливы и без меня, с другой...

    — С кем, скажи! Где они, эти женщины?....

    — А те, кто отдает взаймы сердце на месяц, на полгода, на год — а не со мной! — прибавила она.

    — И ты не веришь мне, и ты не понимаешь! Кто же поверит и поймет? Он задумался, а она взяла бумагу, опять написала карандашом несколько слов и свернула записку.

    — Не позвать ли Марину? — спросил он.

    — Нет, не надо.

    Она спрятала записку за платье на грудь, взяла зонтик, кивнула ему и ушла.

    Райский, не сказавши никому ни слова в доме, ушел после обеда на Волгу, подумывая незаметно пробраться на остров и высматривал место поудобнее, чтобы переправиться через рукав Волги. Переправы тут не было, и он глядел вокруг, не увидит ли какого-нибудь рыбака.

    Он прошел берегом с полверсты и наконец набрел на мальчишек, которые в полусгнившей, наполненной до половины водой лодке удили рыбу. Они за гривенник с радостью взялись перевезти его и сбегали в хижину отца за веслами.

    — Куда везти? — спросили они.

    — Всё равно, причаливайте, где хотите.

    — Вон там можно выйти, — указывал один.

    — Вон-вось где: тут барин с барыней недавно вылазили...

    — Какой барин?

    — Кто их знает! С горы какие-то!

    Райский вышел из лодки и стал смотреть.

    «Не Вера ли?» — думал он.

    Если она — он сейчас узнает ее тайну... У него забилось сердце. Он шел в осоке тихо, осторожно, боясь кашлянуть.

    Вдруг он услышал плеск воды, тихо раздвинул осоку и увидел... Ульяну Андреевну.

    Она, закрытая совсем кустами, сидела на берегу, с обнаженными ногами, опустив их в воду, распустив волосы, и, как русалка, мочила их, нагнувшись с берега. Райский прошел дальше, обогнул утес: там, стоя по горло в воде, купался m-r Шарль.

    Райский, не замеченный им, ушел и стал пробираться, через шиповник, к небольшим озерам, полагая, что общество, верно, расположилось там. Вскоре он услышал шаги неподалеку от себя и притаился. Мимо его прошел Марк.

    Райский окликнул его.

    — А, здравствуйте, — сказал Волохов, — от кого вы тут прячетесь?

    — Я не прячусь... иначе бы не остановил вас. — Да вы не от меня прячетесь, а от кого-нибудь другого. Признайтесь, вы ищете вашу красавицу-сестру? Нехорошо, нечестно: проиграли пари и не платите...

    — Вы почем знаете, что она здесь?

    — Я пошел было уток стрелять на озеро, а они все там сидят. И поп там, и Тушин, и попадья, и... ваша Вера, — с насмешкой досказал он. — Подите, подите туда.

    — Я не хочу, я не туда шел.

    — Не стыдитесь меня, я всё вижу. Вы хотели робко посмотреть на нее издали — да? Вам скучно, постыло в доме, когда ее нет там...

    — Какой вздор! я просто гулял...

    — Давайте триста рублей!

    Райский пошел опять туда, где оставил мальчишек. За ним шел и Марк. Они прошли мимо того места, где купался Шарль. Райский хотел было пройти мимо, но из кустов, навстречу им вышел француз, а с другой стороны, по тропинке, приближалась Ульяна Андреевна с распущенными, мокрыми волосами.

    Оба хотели спрятаться, но Марк закричал им:

    — Charmé de vous voir toue les deux!1 честь имею рекомендоваться!

    M-r Шарль вышел из-за кустов.

    — M-r Райский! M-r Шарль! — представлял насмешливо их Марк друг другу.

    — Ульяна Андреевна! пожалуйте сюда, не прячьтесь! ведь видели: всё свои лица, не бойтесь!

    — Никто не боится! — сказала она, выходя нехотя и стараясь не глядеть на Райского.

    — И оба мокрые! — прибавил Волохов.

    — Самый неприятный мужчина в целом свете! — с крепкой досадой шепнула Ульяна Андреевна Райскому про Марка.

    — Ну, прощайте, я пойду, — сказал Марк. — А что Козлов делает? Отчего не взяли его с собой проветрить? Ведь и при нем можно... купаться — он не увидит. Вон бы тут под деревом из Гомера декламировал! — заключил он и, поглядевши дерзко на Ульяну Андреевну и на m-r Шарля, ушел. — Il faut que je donne une bonne leçon à ce mauvais drôle!2 — хвастливо сказал m-r Шарль, когда Марк скрылся из вида.

    Потом все воротились домой.

    — Ну вот, я тебе очень благодарен, — говорил Козлов Райскому, — что ты прогулялся с женой...

    — На этот раз благодари вот m-r Шарля! — сказал Райский.

    — Merci, merci, m-r Charles!

    — Bien, très bien, cher collègue!3 — отвечал Шарль, трепля его по плечу.

    Сноски:
    1 — Очень рад видеть вас обоих! (фр.)

    2 — Придется хорошенько проучить этого паршивца! (фр.)

    3 — Хорошо, очень хорошо, коллега! (фр.)

    Читать далее>>

    Скачать роман "Обрыв" в формате .doc (827КБ) 

    Все права защищены, использование материалов без прямой активной ссылки на наш сайт категорически запрещено © 2008—2024