• Иван Гончаров.ру
  • Произведения
  • Публицистика
  • Стихи Гончарова
  • Письма Гончарова
  • Критика
  • Рефераты
  • Ссылки
  • 

     

    Обрыв - Гончаров И.А.

    Роман в пяти частях

    (1869)

    Навигация по роману "Обрыв":

    Часть первая:
    Часть вторая:
    Часть третья:
    Часть четвертая:
    Часть пятая:
    I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII
    I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII XIX XX XXI XXII
    I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII XIX XX XXI XXII XXIII
    I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV
    I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII XIX XX XXI XXII XXIII XXIV XXV

    Скачать роман "Обрыв" в формате .doc (827КБ)

    IX

    — Кто там? — спросили оба.

    Дверь отворилась, и показалось задумчивое лицо Василисы.

    — Это я, — тихо сказала она, — вы здесь, Борис Павлович? Вас спрашивают, пожалуйте поскорей, людей в прихожей никого нет. Яков ко всенощной пошел, а Егорку за рыбой на Волгу послали... Я одна там с Пашуткой.

    — Кто меня спрашивает?

    — Жандарм от губернатора: просит губернатор пожаловать, если можно, теперь к нему, а если нельзя, так завтра пораньше: нужно, говорит, очень...

    — Что такое там? — с удивлением сказал Райский, — ну, хорошо, скажи — буду...

    — Пожалуйте поскорее, — упрашивала Василиса, — там еще вот этот гость пришел...

    — Кто еще? — Да вот... взлызастый такой...

    — Какой «взлызастый»?

    — Вот что, слышь, плетьми будут сечь... В зале расселся, ждет вас, а барыня с Марфой Васильевной еще не воротились из города...

    — Что это, Василиса, ты не спросила, как его зовут!..

    — Сказывал он, да забыла.

    Райский и Вера с недоумением поглядели друг на друга.

    — Черт знает! какой-нибудь гость из города — какая тоска!

    — Нет, это вот этот, что ночевал пьяный у вас...

    — Марк Волохов, что ли?

    Вера сделала движение.

    — Подите скорей — узнайте, зачем он? — сказала она.

    — Чего ты испугалась? Ведь он не собака, не мертвец, не вор, а так, беспутный бродяга...

    — Идите, идите, — торопила Вера, не слушая его. — Это любопытно...

    — Скорее, Борис Павлыч, пожалуйте! — торопила и Василиса, — мы с Пашуткой заперлись от него на ключ.

    — Это зачем?

    — Боимся.

    — Чего?

    — Так, боимся. Я уж из окна вылезла на дворик и перелезла сюда. Как бы он там не стянул чего-нибудь!

    Райский засмеялся и пошел с ней. Он отпустил жандарма, сказавши, что приедет через час, потом пошел к Марку и привел его в свою комнату.

    — Что, ночевать пришли? — спросил он Волохова.

    Он уж с ним говорил не иначе как иронически. Но на этот раз у Марка было озабоченное лицо. Однако когда принесли свечи и он взглянул на взволнованное лицо Райского, то засмеялся, по-своему, с холодной злостью.

    — Ну вот, а я думал, что вы уж уехали! — сказал он насмешливо.

    — Еще успею, — небрежно заметил Райский.

    — Нет, уж теперь поздно: вон какие у вас глаза!

    — А что глаза, ничего! — говорил Райский, глядясь в зеркало.

    — И похудели: корь уж выступает. — Полноте вздор говорить, — отвечал Райский, стараясь не глядеть на него, — скажите лучше, зачем вы пришли опять к ночи?

    — Ведь я ночная птица: днем за мной уж очень ухаживают. Меньше позора на дом бабушки. Славная старуха — выгнала Тычкова!

    Он опять вдруг сделался серьезен.

    — Я к вам за делом, — сказал он.

    — У вас дело? — заметил Райский, — это любопытно.

    — Да, больше, нежели у вас. Вот видите: я был нынче в полиции, то есть не сам конечно, с визитом, частный пристав пригласил и даже подвез на паре серых лошадей.

    — Это зачем: случилось что-нибудь?

    — Пустяки: я тут кое-кому книги раздавал...

    — Какие книги? Мои, что у Леонтья брали?

    — И их, и другие еще — вот тут написано какие.

    Он подал ему бумажку.

    — Кому же вы раздавали?

    — Всем, больше всего молодежи: из семинарии брали, из гимназии — учитель один...

    — Разве у них нечего читать?

    — Как нечего! Вон Козлов читает пятый год Саллюстия, Ксенофонта да Гомера с Горацием: один год с начала до конца, а другой от конца до начала — все прокисли было здесь... В гимназии плесень завелась.

    — Разве новых книг нет у них?

    — Есть: вон другой осел, словесник, угощает их то Карамзиным, то Пушкиным. Мозги-то у них у всех пресные...

    — Так вы посолить захотели — чем же, посмотрим!

    — Ох, как важно произнесли: «посмотрим!» Живой Нил Андреич!

    Райский пробежал бумажку и уставил на Марка глаза.

    — Ну что вы выпучили на меня глаза?

    — Вы им давали эти книги?

    — Да, а что?

    Райский продолжал с изумлением глядеть на Марка.

    — Эти книги молодым людям! — прошептал он.

    — Да вы, кажется, в Бога веруете? — спросил Марк.

    Райский всё глядел на него. — Не были ли вы сегодня у всенощной? — спросил опять холодно Марк.

    — А если был?

    — Ну так немудрено, что вы можете влюбиться и плакать... Зачем же вы выгнали Тычкова: он тоже — верующий!

    — Я не спрашиваю вас, веруете ли вы: если вы уж не уверовали в полкового командира в полку, в ректора в университете, а теперь отрицаете губернатора и полицию — такие очевидности, то где вам уверовать в Бога! — сказал Райский. — Обратимся к предмету вашего посещения: какое вы дело имеете до меня?

    — Вот видите: один мальчишка, стряпчего сын, не понял чего-то по-французски в одной книге и показал матери, та отцу, а отец к прокурору. Тот слыхал имя автора и поднял бунт — донес губернатору. Мальчишка было заперся, его выпороли: он под розгой и сказал, что книгу взял у меня. Ну, меня сегодня к допросу...

    — Что же вы?

    — Что я? — сказал он, с улыбкой глядя на Райского. — Меня спросили, чьи книги, откуда я взял...

    — Ну?

    — Ну, я сказал, что... у вас: что одни вы привезли с собой, а другие я нашел в вашей библиотеке — вон Вольтера...

    — Покорно благодарю: зачем же вы мне сделали эту честь?

    — Потому что с тех пор, как вы вытолкали Тычкова, я считаю вас не совсем пропащим человеком.

    — Вы бы прежде спросили, позволю ли я — и честно ли это?

    — Я — без позволения. А честно ли это, или нет — об этом после. Что такое честность, по-вашему? — спросил он, нахмурившись.

    — Об этом тоже — после, а только я не позволю этого.

    — Это ни честно, ни нечестно, а полезно для меня...

    — И вредно мне: славная логика!

    — Вот я до логики-то и добираюсь, — сказал Марк, — только боюсь: не две ли логики у нас?..

    — И не две ли честности? — прибавил Райский.

    — Вам ничего не сделают: вы в милости у его превосходительства, — продолжал Марк, — да и притом не высланы сюда на житье. А меня за это упекут куда-нибудь в третье место: в двух уж я был. Мне бы всё равно в другое время, а теперь... — задумчиво прибавил он, — мне бы хотелось остаться здесь... на неопределенное время...

    — Ну-с? — холодно сказал Райский. — Еще что?

    — Еще ничего. Я хотел только рассказать вам, что я сделал, и спросить, хотите взять на себя или нет?

    — А если не хочу? И не хочу!

    — Ну, нечего делать: скажу на Козлова. Он совсем заплесневел: пусть посидит на гауптвахте, а потом опять примется за греков...

    — Нет, уж не примется, когда лишат места и куска хлеба.

    — Пожалуй что и так... не логично! Так уж лучше скажите вы на себя.

    — Во имя чего вы требуете от меня этой услуги? Что вы мне?

    — Во имя того же, во имя чего занял у вас деньги, то есть мне нужны они, а у вас есть. И тут тоже: вы возьмете на себя, вам ничего не сделают, а меня упекут — надеюсь, это логика!

    — А если на меня упадет неприятность?

    — Какая? Нил Андреич разбойником назовет, губернатор донесет и вас возьмут на замечание?.. Перестанемте холопствовать: пока будем бояться, до тех пор не вразумим губернаторов...

    — Однако сами боитесь сказать на себя!

    — Не боюсь, а теперь не хочу уехать отсюда.

    — Отчего?

    — Ну так, не хочу. После я пойду сам и скажу, что книги мои. Если потом вы какое-нибудь преступление сделаете, скажите на меня: я возьму на себя...

    — Как же это брать на себя: странной услуги требуете вы! — говорил Райский в раздумье.

    — А вы вот что: попробуйте. Если дело примет очень серьезный оборот, чего, сознайтесь сами, быть не может, тогда уж нечего делать — скажите на меня. Экая досада! — ворчал Марк. — Этот мальчишка всё испортил. А уж тут было принялись шевелиться...

    — Я сейчас к губернатору еду, — сказал Райский, — он присылал. Прощайте!

    — А! присылал!

    — Что же мне делать, что говорить? — Губернатор замнет историю, если вы назоветесь героем: он не любит ничего доводить до Петербурга. А со мной нельзя: я под надзором, и он обязан каждый месяц доносить туда, здоров ли я и каково поживаю. Ему всё хочется сбыть меня отсюда, чтобы мне дали разрешение уехать; я у него как бельмо на глазу! Он уж недавно донес, что я «обнаруживаю раскаяние»: если история с книгами пройдет мимо меня, он донесет, что я стал таким благонадежным и доблестным гражданином, какого ни Рим, ни Спарта не производили: меня и выпустят из-под надзора! Следовательно, взявши на себя историю, вы угодите и ему... А впрочем, делайте как хотите! — равнодушно заключил Марк. — Пойдемте, и мне пора!

    — Куда же вы — вот двери...

    — Нет, дойдемте до вашего сада, я там по горе сойду, мне надо туда... Я подожду на острове у рыбака, чем это кончится.

    У обрыва Марк исчез в кустах, а Райский поехал к губернатору и воротился от него часу во втором ночи. Хотя он поздно лег, но встал рано, чтобы передать Вере о случившемся. Окна ее были плотно закрыты занавесками.

    «Спит», — подумал он и пошел в сад.

    Он целый час ходил взад и вперед по дорожке, ожидая, когда отдернется лиловая занавеска. Но прошло полчаса, час, а занавеска не отдергивалась. Он ждал, не пройдет ли Марина по двору, но и Марины не видать.

    Вскоре у бабушки в спальне поднялась стора, зашипел в сенях самовар, голуби и воробьи начали слетаться к тому месту, где привыкли получать от Марфиньки корм. Захлопали двери, пошли по двору кучера, лакеи, а занавеска всё не шевелилась.

    Наконец Улита показалась в подвалах, бабы и девки поползли по двору, только Марины нет. Бледный и мрачный Савелий показался на пороге своей коморки и тупо смотрел на двор.

    — Савелий! — кликнул Райский.

    Савелий расстановистыми шагами подошел к нему.

    — Скажи Марине, чтоб она сейчас дала мне знать, когда встанет и оденется Вера Васильевна.

    — Марины нет! — несколько поживее обыкновенного сказал Савелий.

    — Как нет, где она? — Уехала еще на заре проводить барышню за Волгу, к попадье.

    — Какую барышню: Веру Васильевну?

    — Точно так.

    Он остолбенел и почти с ужасом глядел на Савелья.

    — На чем же они поехали, с кем? — спросил он, помолчав.

    — Прохор их завсегда возит в бричке, на буланой лошади.

    Райский молчал.

    — К вечеру вернутся, — прибавил Савелий.

    — Вернутся, ты думаешь, сегодня? — живо спросил Райский.

    — Точно так-с, Прохор с лошадью, и Марина тоже. Они проводят барышню, а сами в тот же день назад.

    Райский смотрел во все глаза на Савелья и не видал его. Долго еще стояли они друг против друга.

    — Еще ничего не прикажете? — медленно спросил Савелий.

    — А? что? да, — очнулся Райский, — ты... тоже ждешь Марину?

    — Сгинуть бы ей, проклятой! — мрачно сказал Савелий.

    — Зачем ты бьешь ее? Я давно хотел посоветовать, чтоб ты перестал, Савелий.

    — Я не бью теперь больше.

    — Давно ли?

    — Вот теперь, как смирно эту неделю живет, так и...

    Складки стали прилежно работать у него на лбу, помогая мысли.

    — Ступай, мне больше ничего не надо — только не бей, пожалуйста, Марину — дай ей полную свободу: и тебе, и ей лучше будет... — сказал Райский.

    Он пошел с поникшей головой домой, с тоской глядя на окна Веры, а Савелий потупился, не надевая шапку, дивясь последним словам Райского.

    «Тоже страсть! — думал Райский. — Бедный Савелий! бедный — и я!»

    Читать далее>>

    Скачать роман "Обрыв" в формате .doc (827КБ) 

    Все права защищены, использование материалов без прямой активной ссылки на наш сайт категорически запрещено © 2008—2024