Весь день просидели, как мокрые куры, рано разошлись и легли
спать. В десять часов вечера всё умолкло в доме. Между тем дождь
перестал, Райский, надев пальто, пошел пройтись около дома.
Ворота были заперты, на улице стояла непроходимая грязь, и
Райский пошел в сад.
Было тихо, кусты и деревья едва шевелились, с них капал дождь.
Райский обошел раза три сад и прошел через огород, чтоб
посмотреть, что делается в поле и на Волге.
Темнота. На горизонте скопились удалявшиеся облака, и только
высоко над головой слабо мерцали кое-где звезды. Он вслушивался
в эту тишину и всматривался в темноту, ничего не слыша и не
видя.
Направо туман; левее черным пятном лежала деревня, дальше
безразличной массой стлались поля. Он дохнул в себя раза два
сырого воздуха и чихнул.
Вдруг он услышал, что в старом доме отворяется окно. Он взглянул
вверх, но окно, которое отворилось, выходило не к саду, а в
поле, и он поспешил в беседку из акаций, перепрыгнул через забор
и попал в лужу, но остался на месте, не шевелясь.
— Это вы? — спросил шепотом кто-то из окна нижнего этажа, —
конечно, Вера, потому что в старом доме никого, кроме ее, не
было.
У Райского затряслись колени, однако он невнятным шепотом
отвечал:
— Я.
— Сегодня я не могла выйти — дождик шел целый день; завтра
приходите туда же в десять часов... Уйдите скорее, кто-то идет!
Окно тихо затворилось. Райский всё стоял.
«Куда “туда же”? — спрашивал он мучительно себя, проклиная
чьи-то шаги, помешавшие услышать продолжение разговора. — Боже!
так это правда: — тайна есть (а он всё не верил) — письмо на
синей бумаге — не сон! Свидания! Вот она, таинственная «Ночь»! А
мне проповедывала о нравственности!»
Он пошел навстречу шагам.
— Кто тут? — громко закричал голос, и с этим вопросом идущий
навстречу начал колотить что есть мочи в доску.
— Ну тебя к черту! — с досадой сказал Райский, отталкивая
Савелья, который торопливо подошел к нему. — Давно ли ты стал
дом стеречь?
— Барыня приказали, — отвечал Савелий, — мошенники в здешних
местах есть... беглые... тоже из бурлаков ходят шалить...
— Врешь всё! — с досадой продолжал Райский, — ты подглядываешь
за Мариной: это... скверно, — хотел он сказать, но не договорил
и пошел.
— Позвольте о Марине слово молвить! — остановил его Савелий.
— Ну?
— Нельзя ли ее в полицию отправить?
— Ты с ума сошел, — сказал Райский, уходя. Савелий за ним.
— Сделайте божескую милость, — говорил он, — хоть в Сибирь
сошлите ее!
Райский погружен был в свой новый «вопрос» о разговоре Веры из
окна и продолжал идти.
— Или хоша в рабочий дом — на всю жисть... — говорил Савелий, не
отставая от него.
— За что? — спросил Райский, остановившись.
— Да опять того... почтальон ходит всё... Плетьми бы приказали
ее высечь...
— Тебя! — сказал Райский, — чтоб ты не дрался...
— Воля ваша!
— Да не подсматривал! это... скверно... — сквозь зубы проговорил
он, взглянув на окно Веры.
Он ушел, а Савелий неистово застучал в доску.
Райский почти не спал целую ночь и на другой день явился в
кабинет бабушки с сухими и горячими глазами. День был ясный. Все
собрались к чаю. Вера весело поздоровалась с ним. Он лихорадочно
пожал ей руку и пристально поглядел ей в глаза. Она — ничего,
ясна и покойна.
— Как ты кокетливо одета сегодня! — сказал он.
— Вы находите простенькую палевую блузу кокетливой?
— А пунцовая лента, а прическа с длинной, небрежно брошенной
прядью волос на плечо, а пояс с этим изящным бантом, ботинки,
прошитые пунцовым шелком! У тебя бездна вкуса, Вера: я
восхищаюсь!
— Очень рада, что нравлюсь вам; только вы как-то странно
восхищаетесь. Скажите, отчего?
— Хорошо, скажу: пойдем гулять.
— Когда?
— В десять часов.
Она быстро и подозрительно взглянула на него. Он заметил этот
взгляд.
«Напрасно я сказал так определительно — “в десять часов”, —
подумал он, — надо бы было сказать “часов в десять”... Она
догадалась...»
— Хорошо, пойдемте! — согласилась она, подумавши, — теперь еще
рано, нет десяти часов.
Она села в угол и молчала, избегая его взглядов и не отвечая на
вопросы. В исходе десятого она взяла рабочую корзинку, зонтик и
сделала ему знак идти за собой.
Они шли молча по аллее от дома, свернули в другую, прошли сад,
наконец, остановились у обрыва. Тут была лавка. Они сели.
— Вера! — начал он, едва превозмогая смущение, — я нечаянно,
кажется, узнал часть твоего секрета...
— Да, кажется! — холодно сказала она, — вчера вы подслушали мои
слова...
— Нечаянно, клянусь тебе честью...
— Верю, — перебила она, взглянув на него мельком, — ну, что же?
— Ничего... Итак... ты любишь кого-то! Сомнения исчезли и... Но
кто же он?
— Не скажу, не спрашивайте! — сухо сказала она.
Он вздохнул.
— Сам знаю, что глупо спрашивать, а хочется знать. Кажется, я
бы... Ах, Вера, Вера — кто же даст тебе больше счастья, нежели
я? Почему же ты ему веришь, а мне нет? Ты меня судила так
холодно, так строго: а кто тебе сказал, что тот, кого ты любишь,
даст тебе счастья больше, нежели на полгода? Почему ты веришь?..
— Потому что люблю!
— Любишь! — с жалостью сказал он. — Боже мой, какой счастливец!
И чем он заплатит тебе за громадность счастья, которое ты даешь?
Ты любишь, друг мой, будь осторожна: кому ты веришь?..
— Пока еще самой себе...
— Кого ты любишь?
— Кого?.. — повторила она, глядя на него пристально бесцветным,
загадочным, «русалочным» взглядом. — Да вас...
У него захватило было дух.
Внизу в роще раздался в это время выстрел.
Она быстро встала со скамьи.
— А это что: это... он? — спросил Райский, меняясь в лице.
— Мне пора — десять часов! — сказала она, видимо встревоженная,
стараясь не глядеть на Райского.
Она подошла к обрыву, он ступил шаг за ней. Она сделала ему знак
рукой, чтоб он остался.
— Что значит этот выстрел? — спросил он с испугом.
— Меня зовет...
— Кто?
— Автор синего письма... Ни шагу за мной! — шепнула она ему
сильно, — если не хотите, чтоб я...
— Вера!
— Ни шагу — никогда! — повторила она, спускаясь с обрыва, — или
я оставлю дом навсегда!
Она скользнула в кусты.
— Вера! Вера! Берегись! — кричал он в отчаянии и стал слушать.
Он слышал только, как раза два под ее торопливыми шагами
затрещали сухие ветки, потом настала тишина.
— Боже мой! — в отчаянной зависти вскрикнул он. — Кто он, кто
этот счастливец?..
«“Люблю вас!” говорит она. Меня! Что, если правда... А выстрел?
— шептал он в ужасе, — а автор синего письма? Что за тайна! кто
это?..»
