Вера, через полчаса после своего обморока, очнулась и
поглядела вокруг. Ей освежил лицо холодный воздух из отворенного
окна. Она привстала, озираясь кругом, потом поднялась, заперла
окно, дошла, шатаясь, до постели и скорее упала, нежели легла на
нее, и оставалась неподвижною, покрывшись брошенным туда ею
накануне большим платком.
Обессиленная, она впала в тяжкий сон. Истомленный организм
онемел на время помимо ее сознания и воли. Коса у ней упала с
головы и рассыпалась по подушке. Она была бледна и спала как
мертвая.
Часа через три шум на дворе, людские голоса, стук колес и
благовест вывели ее из летаргии. Она открыла глаза, посмотрела
кругом, послушала шум, пришла на минуту в сознание, потом вдруг
опять закрыла глаза и предалась снова или сну, или муке.
В это время кто-то легонько постучался к ней в комнату. Она не
двигалась. Потом сильнее постучались. Она услыхала и встала
вдруг с постели, взглянула в зеркало и испугалась самой себя.
Она быстро обвила косу около руки, свернула ее в кольцо,
закрепила кое-как черной большой булавкой на голове и накинула
на плечи платок. Мимоходом подняла с полу назначенный для
Марфиньки букет и положила на стол.
Стук повторился, вместе с легким царапаньем у двери.
— Сейчас! — сказала она и отворила дверь.
Влетела Марфинька, сияя, как радуга, и красотой, и нарядом, и
весельем. Она взглянула и вдруг остановилась.
— Что с тобой, Верочка? — спросила она, — ты нездорова!..
Веселье слетело с лица у ней, уступив место испугу.
— Да, не совсем... — слабо отвечала Вера, — ну, поздравляю
тебя...
Они поцеловались.
— Какая ты хорошенькая, нарядная! — говорила Вера, стараясь
улыбнуться.
Но улыбка не являлась. Губами она сделала движение, а глаза не
улыбались. Приветствию противоречил почти неподвижный взгляд,
без лучей, как у мертвой, которой не успели закрыть глаз.
Вера, чувствуя, что не одолеет себя, поспешила взять букет и
подала ей.
— Какой роскошный букет! — сказала Марфинька, тая от восторга и
нюхая цветы.
— А что же это такое? — вдруг прибавила она, чувствуя под
букетом в руке что-то твердое. Это был изящный porte-bouquet,
убранный жемчугом, с ее шифром.
— Ах Верочка, и ты, и ты!.. Что это, как вы все меня любите!.. —
говорила она, собираясь опять заплакать, — и я ведь вас всех
люблю... как люблю, Господи!.. Да как же и когда вы узнаете это:
я не умею даже сказать!..
Вера почти умилилась внутренно, но не смогла ничего ответить ей,
а только тяжело перевела дух и положила ей руку на плечо.
— Я сяду, — сказала она, — я дурно спала ночь...
— Бабушка зовет к обедне...
— Не могу, душечка, скажи, что я не так здорова... и не выйду
сегодня...
— Как, ты совсем не придешь туда? — в страхе спросила Марфинька.
— Да, я полежу, я вчера простудилась, должно быть. Только ты
скажи бабушке слегка...
— Мы к тебе придем.
— Боже сохрани! Вы помешаете мне отдохнуть...
— Ну, так пришлем тебе сюда всего... Сколько мне подарков...
цветов... конфект прислали!.. Я покажу тебе...
Марфинька рассказала всё, что и от кого получила.
— Да, да — хорошо... это очень мило! покажи... Я после приду...
— рассеянно говорила Вера, едва слушая ее.
— А это что? Еще букет! — сказала вдруг Марфинька, увидя букет
на полу, — что это он на полу валяется?
Она подняла и подала Вере букет из померанцовых цветов. Вера
побледнела.
— Кому это? чей? Какая прелесть!
— Это... тоже тебе... — едва выговорила Вера.
Она взяла первую ленточку из комода, несколько булавок и
кое-как, едва шевеля пальцами, приколола померанцевые цветы
Марфиньке. Потом поцеловала ее и села в изнеможении на диван.
— Ты в самом деле нездорова — посмотри, какая ты бледная! —
заметила серьезно Марфинька, — не сказать ли бабушке? Она за
доктором пошлет... Пошлем, душечка, за Иваном Богдановичем...
Как это грустно — в день моего рождения! Теперь мне целый день
испорчен!
— Ничего, ничего — пройдет! Ни слова бабушке, не пугай ее!.. А
теперь поди, оставь меня... — шептала Вера, — я отдохну...
Марфинька хотела поцеловать ее и вдруг увидела, что у ней глаза
полны слез. Она заплакала сама.
— Что ты? — тихо спросила Вера, отирая украдкой, как будто воруя
свои слезы из глаз.
— Как же не плакать, когда ты плачешь, Верочка! Что с тобой?
друг мой, сестра! У тебя горе: скажи мне...
— Ничего, не гляди на меня: это нервы... Только скажи бабушке
осторожно, а то она встревожится...
— Я скажу, что голова болит, а про слезы не упомяну, а то она в
самом деле на целый день расстроится.
Марфинька ушла. А Вера затворила за ней дверь и легла на диван.
